* * * Я принесла домой с фронтов России Веселое презрение к тряпью - Как норковую шубку, я носила Шинельку обгоревшую свою. Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись - не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда...
|
Не давали покоя они петуху, Ловят по двору, бегают, слышу, И загнали куда-то его под стреху. И стреляли в беднягу сквозь крышу. Но, как видно, и он не дурак был, петух,
Помирать-то живому не сладко.
Под стрехой, где сидел, затаил себе дух
И подслушивал — что тут — украдкой. И как только учуял, что наша взяла,
Встрепенулся, под стать человеку,
И на крышу вскочил, как ударит в крыла:
- Кука-реку! Ура! Кукареку!
|
Я пару строк хочу вам написать, Благодаря за прошлые победы, За то, что родину отправились спасать И отвели от нас вы горести и беды. О смерти забывая иногда, Вы шли под пули, вражеские цепи, Прошли бесследно страшные года, Но память остаётся всё ж навеки. Мы не забудем фронтовых друзей, Кому успели немцы душу ранить, Кого убили, не забудем никогда. И помолчим минуту. Светлая им память. Порою слышу за спиною тихий ропот Заблудших душ, запутавшихся лиц, Как будто канонады дальний рокот, Крики солдат и гулкий стук копыт. Я оглянусь вокруг, в природе всё спокойно. Лишь шелестят листочки на ветвях. И дышит речка так легко и упоённо. И полный штиль на свернутых фронтах. Нередко мы приходим к обелискам, Чтобы почтенье павшим оказать. И кажется, что кто-то совсем близко, Нам хочет что-то важное сказать.
|
|
* * *
Не хожен путь,
И не прост подъем.
Но будь ты большим иль малым,
А только — вперед
За бегущим днем,
Как за огневым валом.
За ним, за ним -
Не тебе одному
Бедой грозит передышка -
За валом огня.
И плотней к нему.
Сробел и отстал — крышка!
Такая служба твоя, поэт,
И весь ты в ней без остатка.
- А страшно все же?
- Еще бы — нет!
И страшно порой.
Да — сладко!
|
|
Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
От родного окопа
Одна
Ты должна оторваться,
И бруствер
Проскочить под обстрелом
Должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть "Не смей!"
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
"Сестрица!"
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...
|
* * * Час рассветный подъема, Час мой ранний люблю. Ни в дороге, ни дома Никогда не просплю. Для меня в этом часе
Суток лучшая часть:
Непочатый в запасе
День, а жизнь началась. Все под силу задачи,
Всех яснее одна.
Я хитер, я богаче
Тех, что спят допоздна. Но грустнее начало
Дня уже самого.
Мне все кажется: мало
Остается его. Он поспешно убудет,
Вот и на бок пора.
Это молодость любит
Подлинней вечера. А потом, хоть из пушки
Громыхай под окном,
Со слюной на подушке
Спать готова и днем. Что, мол, счастье дневное -
Не уйдет, подождет.
Наше дело иное,
Наш скупее расчет. И другой распорядок
Тех же суток у нас.
Так он дорог, так сладок,
Ранней бодрости час.
|
* * * Нет, это не заслуга, а удача
Стать девушке солдатом на войне.
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне! С восторгом нас, девчонок, не встречали:
Нас гнал домой охрипший военком.
Так было в сорок первом. А медали
И прочие регалии потом... Смотрю назад, в продымленные дали:
Нет, не заслугой в тот зловещий год,
А высшей честью школьницы считали
Возможность умереть за свой народ.
|
Пожилых не помню на войне, Я уже не говорю про старых. Правда, вспоминаю, как во сне, О сорокалетних санитарах. Мне они, в мои семнадцать лет, Виделись замшелыми дедками. "Им, конечно, воевать не след, -- В блиндаже шушукались с годками.-- Побинтуй, поползай под огнем, Да еще в таких преклонных летах!" Что ж, годки, давайте помянем
Наших "дедов", пулями отпетых.
И в крутые, злые наши дни
Поглядим на тех, кому семнадцать.
Братцы, понимают ли они,
Как теперь нам тяжело сражаться?--
Побинтуй, поползай под огнем,
Да еще в таких преклонных летах!..
Мой передний край --
Всю жизнь на нем
Быть тому, кто числится в поэтах.
Вечно будет жизнь давать под дых,
Вечно будем вспыхивать, как порох. Нынче щеголяют в "молодых"
Те, кому уже давно за сорок.
|
На лес смотрело с высока Седое пористое небо. Бежал мальчишка по грязи, В руке сжимая корку хлеба. Совсем замёрз и побледнел, Бежал с последних сил, Едва дыша, бежал вперёд, К солдатам он спешил. Ведь был он послан генералом К начальнику десант-полка, Чтоб рассказать о наступленье С небес жестокого врага. Мальчишка. Маленький ребёнок. Рождён был в мире воевать. Ещё с младенческих пелёнок Ему рассказывала мать О том, что немцы беспощадны, Они жестоки и хитры. И защищают нас солдаты - Любимой Родины сыны. Урок усвоил тот мальчишка. Упорно двигался вперёд... Вдруг гулкий выстрел: пуля с свистом Попала мальчику в висок. И закружились вдруг деревья, И затянули тучи небо. Мальчишка тот лежал в трясине, В руке сжимая корку хлеба. Он так погиб от рук немецких. А ведь его никто не знал. И, несмотря на малый возраст, Он смело Родину спасал. А сколько их слегло на поле?! Никто не даст ответа мне. Деды, мальчишки и девчонки Погибли в АДСКОЙ той войне.
|
Памяти однополчанки - Героя Советского Союза Зины Самсоновой. 1.
Мы легли у разбитой ели,
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, сырой земле.
- Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счет...
Отогрелись мы еле-еле,
Вдруг нежданный приказ: "Вперед!"
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идет. 2.
С каждым днем становилось горше,
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах. 3.
- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала...
| |
